серия: Роман Глушков - Меч в рукаве

[MEG_the_grey]

Роман Глушков - Меч в рукаве (Меч в рукаве – 1)
************************************************

— А он смел, этот Лот, — заметил Синберторикс. — У него редчайшая для землекопа особенность к самопожертвованию ради других. Все видит, все запоминает, все чувствует… Неудивительно, что его обратили в агента.
Странники говорили между собой на совершенно незнакомом в здешних местах языке, так что сидевшие в углу женщины их не понимали.
— Как и его дядька Авраам, — добавил Гавриил. — Тот попытался вчера выторговать у Хозяина помилование для этого города — представляешь, каков смельчак! Хозяин согласился, но при условии: если в городе найдется хотя бы десять индивидуумов с нормально функционирующим мозгом, он даст городу отсрочку еще на пару лет. Авраам знал, что такого количества нормальных землекопов здесь нет, и попробовал поторговаться еще, но Хозяин остался непреклонен. Так что как ни крути, а ликвидация состоится.
Синберторикс вслушался в происходящее за стеной и подытожил:
— Да и из Лотовой затеи ничего не выйдет. Нельзя образумить толпу, у которой произошел столь массовый сбой. И когда завтра над этим сектором взойдет солнце, аномалия будет ликвидирована… Что Хозяин вообще зациклился на этом землекопе? Не проще было бы уничтожить его подчистую и заняться разработкой более совершенных форм? Ведь ни мы — Исполнители, — ни смотрители никогда не создавали Хозяину проблем! А с землекопом давно стало ясно, что он недоработан…
— Смотритель Сатана настаивает на том же, но… Не нам с тобой критиковать Хозяина, Синберторикс. Он работает как может. Однако ты прав: вживить в это поколение землекопов мозг Исполнителя — не самая лучшая его идея. Тем более мозг всего на трех процентах мощности.
— Он слишком понадеялся на сдерживающие кодировки…
— Нет такой кодировки, которую нельзя раскодировать, — даже мы с тобой это понимаем.

Привел же меня черт родиться в России, да еще с талантом!
А. С. Пушкин

Фабрика производила шесть сортов пива, и от Мефодия требовалось сотворить шесть эскизов этикеток, обязанных тем или иным образом отражать специфику предлагаемого сорта. О викингах Мефодий был наслышан, с детства увлекался историей их походов и колоритной мифологией, а потому проблем с отображением на бумаге суровых бородачей, облаченных в одежды из шкур и устрашающие рогатые шлемы, не возникло.
Возникли они в отсортировке готовых персонажей по пивным сортам. Легче всего вписались в пивную тему статный блондин с мечом и приземистый крепыш с неподъемной секирой, нареченные соответственно «Викингом Светлым» и «Викингом Крепким». Заставили слегка напрячь воображение образы «Викинга Темного», «Викинга Легкого» и «Викинга Классического», поскольку из готовых зарисовок ничего подходящего выбрать не удалось. «Викинг Темный» после некоторой доработки превратился в жгучего брюнета и стал до боли напоминать Антонио Бандераса из «Тринадцатого Воина»; «Викинг Легкий» вместо тяжелой палицы получил длинный лук и «похудел» килограммов на тридцать, приблизившись к дистрофии; «Викинг Классический» «состарился» до векового возраста и был усажен кистью мастера на замшелый валун — то есть своей дряхлостью символизируя всю ту «классику», что можно было представить себе при слове «викинг».
А вот кто действительно согнал с Мефодия семь потов, так это «Викинг Безалкогольный», поскольку, как утверждает история, трезвенников среди викингов не существовало отродясь и к рогу с элем их подносили едва ли не раньше, чем к материнской груди. Но выход был найден и из этого тупика.
Безусый юный викинг был водружен Мефодием на дозорную вышку, откуда он зорко всматривался в морские горизонты. Безалкогольная сущность зарисовки выражалась двумя подчеркнутыми деталями: первая — бесспорная молодость викинга, что гарантировала его не насквозь пропитое состояние; вторая — нахождение того на посту (правда, Мефодий не был уверен, существовало ли у варягов вообще какое-нибудь запрещавшее распитие спиртных напитков подобие устава патрульно-постовой службы).

Поравнявшись с Мефодием, великан замедлил шаг и остановился. А Мефодий начал всерьез опасаться за судьбу своей табуретки, если этот некто вдруг надумает присоединиться к числу его клиентов. Но, как выяснилось, опасался напрасно.
Внезапно задрав нос, гигант поводил им туда-сюда, словно занятый поисками самки самец горной гориллы, после чего медленно обвел мутным взглядом окрестности. Потом громила повел себя и вовсе странно: присев на корточки, он приложил ладонь к асфальту, а затем поднес ее к носу и принялся сосредоточенно обнюхивать.
Такое престранное поведение не осталось незамеченным двумя юными блюстителями правопорядка, которые маячили неподалеку и, поигрывая дубинками, пытались завязать разговор со стайкой хихикающих студенток. Патрульные переглянулись и, браво расправив плечи (по сравнению с плечами гиганта просто цыплячьи), двинулись к сидевшему на корточках исполину.
Мефодию показалось, что тот учуял их, поскольку сразу же прекратил обнюхивать ладонь, не оборачиваясь, поднялся и зашагал к выходу из парка, так и оставив милиционеров недоуменно чесать затылки…

— Хорошо, что вы позвонили! — обрадованно произнесли на противоположном конце линии.
Мефодий побоялся, что его приняли за другого, а потому на всякий случай уточнил:
— Это я — Мефодий, тот художник, что рисовал ваш портрет в парке.
— Ну разумеется, не президент! — усмехнулась трубка. — Да и президент в отличие от вас не имеет чести знать номера моего телефона.
— Я не оторвал вас от дел? — вежливо полюбопытствовал Мефодий. — Если да, то могу перезвонить; как-никак поздно уже…
— Поздно? — недоуменно произнес Мигель — теперь Мефодий не сомневался, что с ним разговаривал именно незнакомец из парка. — Ах да, забыл, вы же нуждаетесь в регулярном ночном сне!.. Нет-нет, что вы, моя жизнь с некоторых пор не зависит от обращения этой планеты вокруг Солнца…
«Не иначе, как пьян! — вынес диагноз Мефодий. — Несет сущую бредятину».
— О, кажется, я вас обидел!.. — произнес Мигель, и у Мефодия снова закралась мысль, что этот тип просто читает его мысли. — Простите, не берите в голову… Ладно, давайте о деле: как вы уже, видимо, догадались, наша фирма хотела бы предоставить вам работу.
— Временный заказ?
— Нет. Постоянную и на хороших условиях.
У Мефодия зашумело в голове — этот вердикт он мечтал услышать еще со времен выпуска из университета. Он тут же простил Мигелю все обиды и в радостном нетерпении забарабанил пальцами по телефонной полочке.
— Но почему именно я? У вас ведь даже нет на меня рекомендаций…
— Ну, скажем так… я чувствую в вас огромный потенциал, который, возможно, в скором времени нам пригодится. А написанный вами портрет говорит за вас лучше всяких рекомендаций.
— Вообще-то… я не уверен, — стушевался Мефодий от такой высокой оценки своих скромных талантов, — что смогу быть чем-то полезен по основному профилю вашей деятельности. К аудиторству и адвокатуре я не имею никакого отношения…
— Нет, по этой специализации мы вас привлекать не собираемся, — пресек его сомнения Мигель. — Просто нашей фирме по разнарядке свыше потребовали иметь в штате художника, а вы, я так понимаю, вроде бы безработный…
— Да, безработный, — подтвердил Мефодий. — Но зачем вам в штате художник?
— Вот я и предлагаю поговорить об этом при личной встрече, то есть у вас дома. У вас же наверняка имеется дома масса всяких эскизов, набросков и прочих этих ваших… заготовок, так ведь?
— Да, конечно…
— И вы, надеюсь, не будете возражать, если я заеду к вам, скажем… через полчаса и мы в спокойной обстановке посмотрим ваши работы и побеседуем обо всех тонкостях вашего контракта?.. Или, может, вы уже собрались лечь спать?
— Да какой теперь сон — вы меня заинтриговали. Простите, Мигель, кроме имени, я не знаю ни вашей фамилии, ни отчества…
— Мигель. Просто Мигель.
— Разумеется, приезжайте, Мигель. А я пока приберусь тут немного.
— Творческий беспорядок?
— Банальный бардак…

— Вы хотите заказать мне картину?
— Ну вот, быстро соображаешь! — заулыбался Тутанхамон. — Конечно, картину, что бы я еще, интересно, тебе заказывал? Не конкурента же, в конце концов! Ну и в каких картинах ты самый большой мастак? Природа? Море? Или, может, бабы голые?
— В портретах, — ответил Мефодий.
— Тоже неплохо! — кивнул Тутанхамон. — Помнишь, Колян, у Никифора на даче его портрет над камином здорово смотрелся. Никифор божился, будто штуку за него отвалил! А я хочу такой же, но в офис и за четыре. Понимаешь?
— А какой желаете размер? — поинтересовался Мефодий. — Высота, ширина рамы?
— Это тебе должно быть виднее, — задумчиво почесал лысеющую макушку Виктор Игнатьевич. — Но за штуку баксов это было где-то…
И Тутанхамон изобразил руками раму, имевшую размеры что-то около восьмидесяти сантиметров на полметра.
— Вот и посчитай, — добавил он. — Это за штуку, а надо за четыре.
— Будет вам портрет за четыре штуки! — уже не дрожащим, а вполне уверенным голосом пообещал Мефодий. — Портрет ровно в четыре раза больше, чем за штуку!
— Вот это деловой подход! — согласился Тутанхамон и, предлагая отметить заключенный договор, наполнил рюмки по третьему разу. — Проблемы будут?
Мефодий прикинул в уме: берем указанные заказчиком размеры, увеличиваем их в два раза; грубо округляя, выходило где-то метр пятьдесят на метр… Нет, с технической стороны проблем не было. Десять квадратов превосходного холста еще советской мануфактуры было год назад куплено за бесценок у бывшего обкомовского агит-плакатчика. Грунтовка, краски — все это, как у практикующего специалиста, тоже имелось в избытке. Загвоздка была в другом — лицо (если выражаться предельно мягко) Тутанхамона: одутловатое, с двойным подбородком и торчащими, как ручки кастрюли, ушами, редкие бледные волосы и короткая, практически отсутствующая шея… И в масштабе один к одному оно не вызывало у Мефодия вдохновения, а уж воссоздание его на площади в полтора квадратных метра!.. Впрочем, выбирать не приходилось, однако выход из этой ситуации все-таки имелся…
Не желая показаться невежливым, Мефодий для начала извинился и только потом поинтересовался у заказчика, а как он посмотрит на то, если будет изображен не в канонических портретных традициях, а, скажем так, в контексте…
Воцарилась зловещая пауза, в ходе которой Тутанхамон и Колян обменялись вопросительными взглядами. По их реакции Мефодий понял, что выражение «изобразить в контексте» отсутствует в лексиконе обоих, а потому требует дополнительного перевода.
— Ну это если вы будете изображены не на задрапированном фоне, — как можно понятнее разъяснил он, — а, к примеру, играющим в казино, отдыхающим в сауне, стоящим возле вашего автомобиля или там…
Мефодий хотел закончить «… сидящим у камина с книгой», но передумал, поскольку так и не сумел вообразить подобную сцену.
Судя по тому, как у Виктора Игнатьевича вновь засверкали благородного металла зубы, Мефодий догадался, что предложение явно пришлось Тутанхамону по душе.
— А ты, Шишкин, и впрямь ученый! — уважительно произнес Тутанхамон. — Это ты сейчас дельную вещь сказал. Только… казино, баня, машина… Нет, все не то. Осточертело все это… Слушай, а вот, скажем, рядом с Эйфелевой башней сможешь меня запечатлеть? — И, заметив, как удивился его экстравагантному желанию Колян, пояснил: — Давно хотел туда мотануть. Елисейские Поля, Лувр, собор Парижской Богоматери… Мечта босоногой юности.

Соседи Прокловну хоть и уважали, но немного побаивались. Прокловна завешивала свою лоджию метелками сушеных трав и связками кореньев, собираемых в течение короткого сибирского лета, и всем в доме было известно, что она практикует магию, ворожбу и целительство. Однако вопреки слухам, человеком бабушка Пелагея была очень добрым и жизнерадостным, травами своими лечила практически весь микрорайон, а заговорами «супротив зубной хворобы» постоянно отбирала клиентуру у всех коммерческих зубоврачебных клиник округи. Ну а насчет «погадать — всю правду узнать» очередь к Прокловне не иссякала, как в застойные годы к Мавзолею и пивным палаткам.

В просьбе оказавшейся за дверью Прокловны не было ничего особенного: ей требовалось всего-навсего три листочка лаврушки. Ну а поскольку лавры голову художника пока не украшали, за лаврушкой пришлось пойти на кухню.

— Да, читаю ваши мысли. Да, на полном серьезе. И потому попросил бы вас поменьше оскорблять меня мысленно.
— Да я и не думал…
— А «старикашка членоголовый» — это разве не мне?
— И вправду читаете мысли! — убедился наконец Мефодий, ибо смотритель действительно умел отвечать на вопросы еще на стадии их формирования. — Извините, пожалуйста!
— Не извиняйтесь, Мефодий Петрович, — отмахнулся от него Гавриил. — Вам теперь частенько предстоит меня костерить за глаза. Вон эти же двое не извиняются, хотя за прошедшие пять минут просклоняли меня на восьми языках, включая якобы нерасшифрованный язык этрусков.
Роберто смущенно отвернулся, а Мигель картинно возвел глаза к потолку…

— Ты меня знаешь: будешь пререкаться — заставлю полдня простоять на голове! — предупредил его Гавриил. — Этично — не этично… От землекопов демократии нахватался?
— Никак нет, но… уж очень попахивает дискриминацией Просвещенных!..
— Ах, дискриминацией!.. — недобро сощурился Гавриил.
В стойке на голове Мигель выглядел довольно забавно. Однако это пошло ему впрок, и попирать лбом ковер он предпочел в гордом молчании.
— Вот я и говорю вам, Мефодий Петрович: никогда не извиняйтесь передо мной, — извлек мораль из происшествия Гавриил. — Признаю: человек я вредный, но необидчивый, потому не сотрясайте в дальнейшем воздух излишней вежливостью…

Однажды вечером Мефодию послышалось на кухне какое-то движение. Он обострил слух до максимума и едва не оглох от топота носившихся там тараканьих стай.

В земной истории известны случаи, когда под воздействием сильного стресса землекоп проделывает такие вещи, какие в обыденной жизни ему не доступны. Доведенные до отчаяния матери отрывают от земли автомобили, под которыми оказываются придавленными их дети, при этом не обращая внимания на свои рвущиеся связки и ломающиеся от колоссальной нагрузки кости. Убегающий от медведя охотник стрелой взмывает на голое дерево, обгоняя даже природных «верхолазов» — белок и горностаев. Очкастый клерк при виде того, как четверо пьяных дегенератов избивают и насилуют его жену, превращается в безумного берсерка и голыми руками расправляется с обидчиками, причем кое-кого из них не спасает и реанимационная бригада. Якобы внезапно озаренные своими эпохальными законами Архимед, Ньютон и Менделеев на самом деле пробили их через альфа-кодировку физической болью: первый ошпарился кипятком в ванне, второму на голову упало нечто явно более тяжелое, нежели яблоко, третий во сне упал с кровати, хотя так никогда никому в этом и не признался.

Просвещенные совмещали в себе признаки обоих вариантов. В отличие от сдержанных «коренных», они сохранили чувствительность землекопа, но контролировали ее на настоящем исполнительском уровне — полностью и жестко. Такая многоликая натура попутно наделяла их живыми и ироничными характерами, причем объектами своей иронии Просвещенные выбирали абсолютно всех — от рядового землекопа до самого Главы Совета Джейкоба. Будь мы, конечно, землекопами, то наверняка бы обижались, но даже Джейкоб впоследствии махнул на Просвещенных рукой — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы само на горшок просилось.

Отсутствие у психолога опыта при действии в подобных ситуациях и его дрожащая речь больно резали обостренный слух Мефодия. Психолог так старательно умолял его сохранять спокойствие, что от волнения стал заикаться сам.

— Ваши комментарии? — выпалил первым какой-то паренек с диктофоном.
— Это не ко мне, — огрызнулся Тутанхамон. — Я только что с… конференции, поэтому не в курсе, что у вас здесь происходит.
Ему вкратце поведали о происходящем.
— Ничего себе, — только и сумел вымолвить Тутанхамон. — А ведь такой приличный человек! Никогда бы не подумал…
— Это правда, что вы собираетесь баллотироваться на пост мэра? — последовал новый вопрос, очевидно, волнующий данного корреспондента куда острее, чем текущий.
Эта тема для беседы Тутанхамону приглянулась больше.
— Была такая мысль! — улыбнулся Виктор Игнатьевич. — Думал на досуге. А когда выборы?..
— Как будущий мэр Староболотинска не хотите ничего сказать вашему соседу в защиту сержантов Бесчестного и Седыченко? — послышался вопрос с ярко выраженной издевкой.

— Может, не стоит так близко? — с опаской спросил Мефодий, — Учуют, как пить дать.
— Маловероятно, — заявил Мигель. — В этом наша сила: мы в своей среде и ничем из нее не выделяемся, а вот небожители для нас как песок в плавках — их присутствие ощутимо сразу. — Подумав, он добавил: — Правда, и вытряхнуть их бывает так же проблематично.

— Иди-ка проверь, выгодно ли мы вложили наши двадцать баксов и пачку «Пэл-Мэлла», — приказал мастер новобранцу. — Кто знает, вдруг наш местный «дружинник» подсунул нам порченую информацию. Не знаю, как ты, а я к ценителям заплесневелого сыра себя не отношу. И это, салага… Не геройствуй. Ежели чего заметишь, сразу дуй назад!

Во дворе царило дремучее безмолвие

— Дом окружен, — выпалил он в лицо верзиле, — потому советую сдаваться по-хорошему!
— Как это — «сдаваться»? — удивился тот. — В плен, что ли? А кому, если не секрет?
Получалась и впрямь полная ерунда: захват Циклопов и Бриареев смысла не представлял, хотя это было посильной задачей — в материальной оболочке те представляли собой боевые единицы сродни Исполнителям. Их способностей к левитации в материальной оболочке хватало лишь на то, чтобы прибыть на Землю и отбыть с нее; долгие полеты по сложным траекториям были выше их возможностей. Головной мозг Циклопов и Бриареев содержал в себе ровно столько полезной информации, сколько и спинной, а о выкупе за них говорить было просто смешно — такого добра у Кроноса было как звезд на небе.

Причина спасения Мефодия была в следующем. Догадавшись, что сами по себе бетономешалки по воздуху не летают, Мигель ураганом ворвался в пробитый ею проем, с ходу оценил обстановку и принял экстренные меры.

— А кто быстрее в атмосфере: смотритель или Титан? — с плохо скрываемым волнением полюбопытствовал Мефодий.
— Вообще-то чемпионатов у нас еще не проводилось, — ответил Мигель и ударил по газам. — Но могу точно сказать, что и те и другие во много раз быстрее нашего драндулета — тут и к гадалке Пелагее ходить не надо…

— Вот попали! — воскликнул Мигель. — Ну, парень, веселое у тебя начало службы вышло! Мне о таком только мечтать приходилось, а ты не успел слэйеры пришнуровать, как уже в деле. Да в каком, черт меня дери, деле!..
Мефодий не стал напоминать, что начало его карьеры может плавно перейти в ее окончание. В отличие от Мигеля ему все происходящее ничего, кроме желания поскорее добраться до финала — желательно хорошего, — не доставляло.

Титан сбросил скорость, принял в воздухе нормальное для пешехода положение и плавно зашел на посадку, коснувшись ногами дороги в полусотне метрах от угодившего в капкан «Рэнглера».
Мигель молча выпрыгнул из автомобиля и обнажил слэйеры. За ним последовал Мефодий.
— Как зеленому салаге я должен был бы приказать тебе бежать, — с печальной иронией проговорил Мигель, — но это продлит тебе жизнь ровно на десять секунд. Потому давай-ка лучше получим по морде, а не по заднице, как считаешь?

— Ты знаешь, почему мы здесь? — спросил Мефодий у Роберто, ибо его, новобранца, проволокли через полмира, но, зачем и для чего, так и не объяснили.
— Нет, — потягивая коктейль, вяло ответил Роберто. — Но за свои полтора тысячелетия службы мне стало на все сюрпризы глубоко наплевать. Работа есть работа — что скажут, то и буду делать. Скажут сидеть и загорать — буду сидеть и загорать, скажут разнести остров на клочки — пойду и разнесу.
— Занятное мировоззрение, — отметил Мефодий. Ему в немалой степени были интересны взгляды на жизнь не Просвещенного, а коренного Исполнителя, тем более что срок пребывания на посту Роберто превышал срок того же Мигеля в три с лишним раза. — Тебя, похоже, уже ничем не удивишь. А чему же ты тогда радуешься в этой жизни?
— Вообще или конкретно сейчас? — уточнил Роберто.
— Ну хотя бы сейчас.
— Сейчас я радуюсь тому, что Гавриил не уволок нас куда-нибудь в Антарктиду и я не ныряю среди пингвинов и не вылавливаю из-под айсбергов косящих под тюленей Сатиров… Хуже командировки не припомню! И хоть нас в отличие от землекопов холод не убивает, для Исполнителя в нем тоже нет ничего приятного. Так что, Мефодий, сидеть и греться на солнышке — вот из чего мы, старики, черпаем свою радость…

— …Хочу дать тебе примету на будущее, — проговорил Роберто, откидываясь в кресле и провожая глазами щеголяющую подчеркнутыми бикини прелестями официантку с вплетенными в волосы яркими цветами. — Чем позже сообщают тебе цель твоего задания, тем больше можешь быть уверенным, что смотрители сами не знают, какое у них намечается веселье. А тут что-то и вовсе интересное — до ежегодного заседания Совета еще далеко, а смотрителей собирается уйма…

Точное количество входящих в Мальдивский архипелаг островов и атоллов не указывает ни один атлас. Английские колониальные карты утверждают, что их около тысячи ста. Проводимые властями Мальдивской Республики официальные исследования выявили таковых где-то в пределах тысячи двухсот. Туристические справочники гораздо щедрее — более двух тысяч.
Трудности с доскональным подсчетом обуславливаются тем, что едва ли не ежемесячно часть островов просто-напросто исчезает, смываемая океаном, что захлестывает эти невысокие, всего около двух метров над уровнем моря, естественные природные образования целиком. Часть же, наоборот, возрождается заново благодаря скрытым под поверхностью воды коралловым рифам. Более или менее постоянно заселено чуть более двухсот островов — самых крупных и самых незыблемых с геологической точки зрения. Так что, если по каким-либо причинам кому-то требовалось затеряться, Мальдивы являлись для этой цели превосходным местом. А сегодня их островные лабиринты скрывали даже не одно, а целую группу лиц, не желавших популярности.

Так что, валяясь в горячке и кутаясь в одеяло, Йорген пропустил весьма впечатляющее не только для землекопа, но даже для смотрителя зрелище — выход на берег из пены морского прибоя посланницы Юпитера, неотразимо прекрасной Афродиты.
Афродита не стала разрушать давным-давно устоявшийся стереотип о своем мифическом прообразе и вышла к смотрителям именно так, как ей и полагалось, — полностью обнаженной (под водой разжиться одеждой было попросту негде).

Мефодий занял свое привычное место возле пальмового ствола и принялся с интересом следить за ходом второго раунда переговоров, окрещенных им «Земля-Небо».
— Прежде всего хочу поблагодарить вас, мистер Джейкоб, за два неописуемых земных дня, которые вы милостиво мне подарили, — усаживаясь в отведенное ей кресло, учтиво обратилась к Главе Совета Афродита. — Как я уже говорила, ваша планета — лучшая из всех известных нам во Вселенной. Я получила массу удовольствия, а ваш Исполнитель Мефодий был на редкость предупредителен и любезен…
Тридцать пар глаз уставились на замеревшего в тени пальмы новобранца, причем выражение их было однозначное— плохо скрываемое ехидство, не понять только, безобидное или все-таки многообещающее.

Уходя, Мефодий спиной чувствовал, как Виктор Игнатьевич со товарищи провожали его такими взглядами, будто только что беседовали с тенью отца Гамлета, явившейся из ниоткуда, стрельнувшей у них закурить и снова ушедшей в никуда…

«Каторга» Мигеля не требовала особых усилий для ее обнаружения — горы вырытой земли, батареи извлеченных из нее прогнивших труб, застывший в бездействии допотопный экскаватор и копошащиеся вокруг нервные люди в замызганных робах. И протекало это героическое «освоение недр» под моросящим холодным и мерзким дождем.
Мигель угадывался среди одинаково одетых коллег по работе лишь торчащими из-под оранжевой каски свалявшимися черными патлами. Роба на нем была явно с чужого плеча, поскольку для того, чтобы заполнить ее целиком, Мигелю требовалось поправиться килограммов до ста пятидесяти. Стоя почти по колено в серой жиже и искривив лицо в озлобленной гримасе, он остервенело осаживал кувалдой фланец трубы, что давалось ему с куда меньшим изяществом, нежели владение слэйерами.
Подошедшему к траншее по подложенным доскам Мефодию поначалу послышалось, что разжалованный в землекопы наставник дает сам себе счет — «и раз, и два…». И только прислушавшись получше, Мефодий уяснил, что никакой это не счет, а специфический нецензурный речитатив, наглядно выражающий мнение Мигеля и о его нынешней работе, и о Джейкобе с Гавриилом, и даже о самом фланце, который имел к его проблемой весьма косвенное отношение.
— Бог в помощь! — выкрикнул Мефодий, стараясь перекричать царивший окрест производственный шум.

Там, где раньше кипел круглосуточный митинг под девизом «Военные! Руки прочь от братьев по разуму!», теперь с неменьшей энергией бурлил новый: «Военные! Отставить „руки прочь“! Даешь ядерной боеголовкой по инопланетному агрессору!» Самое любопытное, что публика на митинге в целом оставалась прежняя и легко поступилась принципами даже после заочного знакомства с теми, кого она так опрометчиво вызвалась было защищать.

Изречение, что Нью-Йорк — это, дескать, город контрастов, тоже показалось Мефодию высосанным из пальца, поскольку уж в чем в чем, а в контрастах он как художник разбирался неплохо. Да, действительно, нищета уживалась тут бок о бок с лакированными «Ферарри», отороченными мехами пальто, дорогими костюмами яппи и вышколенными, как дрессированные пудели, швейцарами. Но вот контраста почему-то во всем этом не наблюдалось и в помине. Казалось бы, изначально несовместимые вещи неким мистическим образом сочетались в этом мегаполисе и не только не контрастировали между собой, а даже наоборот — дополняли друг друга со странной гармонией…

Я вас люблю — к чему лукавить? — но порублю за будь здоров!

— Что ж, честность — вежливость королей! — улыбнулась Ким.
— Точность, — поправил ее Мефодий.
— Точность — вежливость артиллеристов

— Что, никаких зацепок? — спросила она.
— Никогда не думал, что в такой цивилизованной стране может быть столько шарлатанов, — сознался Мефодий, все еще изучая объявления.
— Ну, не такая уж она на самом деле и цивилизованная, — заметила Ким. — Можно считать себя пупом Земли и при этом быть… кое-чем противоположным. Ну-ка, дай, я посмотрю!

С заднего сиденья донесся голос Хьюго:
— Молодые люди, оставьте меня в машине и бегите отсюда. Мне уж за вами не поспеть. Авось не станут глумиться над стариком, разберутся да отпустят…
— Да будет вам! — ответил Мефодий. — Я с наставником и не в таких переделках побывал! Слыхали, что русские не сдаются?
— Так вы русский?! — поинтересовался пастор, но как-то безрадостно. — Как же, наслышан: нация, которая боготворит быструю езду и изобрела одноименные горки. Что ж, теперь ясно вижу, что нам конец.
И, возведя глаза к небу, пастор забормотал какую-то молитву.
— Не бойтесь, святой отец, разбиваться я пока не собираюсь, — постарался утешить его Мефодий. — Я только что сел за руль, и мне это очень даже понравилось!
— Вот это меня как раз и пугает, — отозвался пастор, проверяя крепление ремня безопасности. — Уж лучше бы девушка повела…

Мефодий вздрогнул, когда услышал выстрелы и стук пуль по кузову внедорожника, однако, к своему удивлению, обнаружил, что трофейный «Додж» оказался по-настоящему пуленепробиваемым — пули прошивали обшивку автомобиля, но застревали в скрытых под ней титановых пластинах. Бронированными были и стекла «Доджа». Находись сейчас беглецы в своей «Хонде», которую можно было проколоть обычным шилом, участь их оказалась бы незавидной…
Ни слова не говоря, пастор отстегнул ремни безопасности, порылся за сиденьем и извлек найденный там короткий и потому слегка смахивающий на игрушечный автомат, после чего довольно профессионально дослал патрон в патронник и зашарил по дверце в поисках кнопки стеклоподъемника.
— Что это вы задумали? — Ким даже отложила телефон, уставившись на него недоуменными глазами. — Вы в своем уме? А как же «не убий»?
— Не убью! — бросил в ответ озлобленный Хьюго, приоткрывая стекло до размера бойницы и высовывая ствол автомата наружу. — А заповеди «не напугай» нет! Когда-то и мне довелось стрелять, так что не мешайте, юная леди, звоните-ка лучше Энтони…
Последнее распоряжение пастора оказалось трудновыполнимым, поскольку, даже дозвонись Кимберли до связного, говорить с ним она не смогла бы — Хьюго открыл огонь по ближайшему «Доджу», и в салоне раздался такой грохот, что, казалось, вот-вот полопаются бронированные стекла.
Методика стрельбы короткими очередями мирному священнику была незнакома, и автоматный магазин он опорожнил точно так же, как до этого поглощал «Столичную», — единым залпом. Больше половины пуль ушло в землю, но те пули, что угодили в цель, сумели-таки пробить «Доджу» преследователей переднее колесо. Внедорожник завилял из стороны в сторону и на полной скорости ударился в попавшееся на его пути дерево. Пастор издал восторженное «йо-хо-хо!», после чего выудил из-за сиденья еще один магазин.
— Перезарядите! — потребовал он у Кимберли. — Что-то я не пойму, как это делается…
— Достаточно! — огрызнулась девушка и отобрала у священника автомат. — Поквитались, и хватит, а то, не ровен час, еще подстрелите кого.

За неимением штопора Кимберли просто срезала слэйером горлышко бутылки вместе с пробкой и разлила мартини по бокалам.
— Поди долларов сто бутылка стоит, — прикинул Мефодий, не отрывая взгляда от ловких рук подруги, режущей кончиком слэйера лимон и еще какой-то не виданный ранее Мефодием фрукт, кажется, тоже из цитрусовых.
— Не знаю, — призналась Кимберли. — Но наш приятель — пастор в этом деле теперь большой дока, вот он и порекомендовал. Правда, я его еле добудилась — обложился бутылками и спит возле стеллажа с бургундским. Зря старого лиса в этот курятник запустили — вредно пожилому человеку за раз столько положительных эмоций… Ну бери бокал, давай тост!

— Я так и знал! — заявил он, заглянув как-то вечером в огороженный ящиками отсек, где с недавних пор обитали Мефодий и Кимберли. — Чутье меня опять не обмануло! Я как вашу парочку в первый раз увидел, так сразу и понял — эти двое просто друзьями не останутся.
— Заходи, — пригласил наставника Мефодий. — Мы тут ужин готовим. Есть хочешь?
— Хочу, — признался Мигель, — потому, пожалуй, зайду на стаканчик «Дом Периньон» и на ломтик… что там у вас?.. На ломтик осетрины.
Мефодий сбегал в посудомоечную за третьим бокалом и столовым прибором.
— Вот смотрю я на вас, влюбленная молодежь, и вспоминаю годы, когда… — начал было Мигель, осторожно усаживаясь с тарелкой и бокалом на перевернутый ящик; раненая нога у него сгибалась плохо, и это доставляло Мигелю массу неудобств.
— Началось! — умоляюще закатил глаза Мефодий. — «…Когда придворные красавицы присылали мне записки, пропитанные духами, а сам я крутил роман с фрейлиной Луизой при дворе Филиппа Анжуйского…»
— Я тебе уже рассказывал эту историю? — удивленно вскинул брови Мигель.
— И не один раз! — подтвердил Мефодий. — Только фрейлину почему-то зовут то Луиза, то София.

Будучи в курсе романтических отношений Мефодия и Кимберли, капитан не стал разлучать парочку и определил ее на один из самых ответственных участков траулера — камбуз. Так что, когда всем остальным Исполнителям вдалбливалась в голову навигация, управление дизелями и прочими механизмами судна, Мефодий, скрипя зубами от возмущения, прокручивал в голове рецепт приготовления макарон по-флотски и принцип работы посудомоечной машины.
Кимберли тоже оказалась не в восторге от выпавшего на их долю занятия, правда, должность шеф-повара наконец-то позволила ей взять под контроль строптивого новобранца, определенного при ней не то поваренком, не то юнгой. Попытка юнги напомнить о своих боевых заслугах и перевестись на должность хотя бы простого матроса повлекла за собой пространное нравоучение смотрителя Иошиды, суть которого сводилось к следующему: всяк сверчок знай свой шесток, и нет на свете позорных профессий, а есть недобросовестные Исполнители…

— Теперь об ассистентах, — продолжил Бегущий Бизон. — Раз уж целью нашего проекта будет создание в кратчайшие сроки из полугодовалого новобранца настоящего мастера, мне будет нужен под рукой настоящий мастер; такой, которого можно взять за образец.
— Ну, это не проблема, — заявил Гавриил. — Я бы, конечно, не стал считать его образцом из образцов, но Исполнитель он толковый.
Мигелю не надо было являться провидцем, чтобы осознать — речь идет о нем. Только в отличие от Мефодия он почему-то не горел желанием увековечить себя в эпохальных исследованиях.
— Разрешите слово, смотритель Гавриил, — поднялся он со стула и, получив одобрение, продолжил: — Считаю себя недостойным такого важного проекта, как «Самсон-два». Вам нужен воистину лучший из лучших, а на мне, смею напомнить, двенадцать дисциплинарных взысканий…
— …Что не мешает тебе оставаться лучшим из лучших, — закончил за него Гавриил. — Да и к тому же в бой тебе рановато — ты после ранения. Отдохнешь немного, поправишь здоровье, а заодно поможешь Совету.
— Я вполне здоров! — не сдавался Мигель. — Можете убедиться хоть сейчас. К тому же вы сами сказали, что вам нужны добровольцы!..
— Не пререкайся! — погрозил ему пальцем Гавриил. — Доброволец нам нужен для опытов; над тобой же опытов проводить никто не станет, можешь быть спокоен.
— Я принесу гораздо больше пользы, работая в своем секторе, а не служа здесь манекеном для снятия мерок!
Мигель мог пререкаться очень долго — его въедливую натуру южанина Просвещение не только не сгладило, а, кажется, наоборот, — усугубило. К чести нового Главы Совета, он урезонил строптивца без применения радикальных мер, таких, как обычно назначаемая им стойка на голове. Посмотрев в глаза Мигеля с отеческой мягкостью, он что-то телепатически передал ему, после чего упорствующий мастер перестал ворчать, промолвил «аминь по первому пункту!» и опустился на стул с обиженным выражением лица.
(Через час Мефодий узнал от Мигеля содержание Гавриилова послания. «Послушай, Мигелито, — гласило оно. — Как уважающий старослужащих руководитель, я дам тебе право на выбор: либо ты изъявляешь желание добровольно участвовать в проекте, либо допререкаешься до того, что я наложу на тебя тринадцатое взыскание и в качестве наказания определю тебя опять же в этот проект, но только не в должности ассистента, а в должности „манекена для снятия мерок“!»)

@темы: Книги, Цитаты