- Входите, товарищ капитан! - раздался голос Шевенко. Львов вошел.
- Невероятно, Владимир Иваныч, как вы догадались, что это - именно я?
- Элементарно, капитан Ватсон! Кого еще могли прислать из штаба после моего доклада! Вы один или с группой захвата?
- Один.
- Странно!
- Вы, Иваныч, обладаете самым деревянным лбом из всего личного состава. По моему глубокому убеждению, сдвинуть вам мозги набекрень может разве что вид Люцифера, собирающего травы для гербария.
- Если это, Игорь Леоныч, комплимент, то очень и очень сомнительный, - хмыкнул Шевенко, - вроде того, как "пуля попала в голову, поэтому больших разрушений не причинила". Прошу вас.
- Что? - не понял Львов, доставая кошелек.
- Да не взаймы!
читать дальше
Свирепствовала весна.
Творение рук человеческих, абсолютно не вписываясь в биогеоценоз, чадило отработанными газами, сминало набиравшие силушку растения и провоцировало создание местного филиала "Гринписа".
- Незваные гости на чай заходили.
- Как здоровьечко дорогих самозванцев?
- Один улетел к предкам, другой в коме, третий - в наручниках.
- Нехорошо поступаете, товарищ сержант! К вам гости, а вы им - браслеты. Их нежные ручки более к колодкам привыкли!
— Солнышко, ты смогла бы жить с логиком?
— Нет, конечно, — ответила она, — с придурком куда веселее!
— Иваныч, ты разве знаешь немецкий?
— Палыч, я ведь во время СССР трубил инструктором в первом отделе ГРУ. Говорит вам что-нибудь этот факт?
— Затыкаюсь, пан Мухин, — примирительно поднял руки вверх, — сколько языков знаете?
— Английский, французский, немецкий, испанский и русский со словарем.
Холст на переднем плане изображал ядерный грибок, в отсветах которого по бокам перемешивались второстепенные планы: тонущий "Титаник", зависший в пике самолет "Люфтваффе", корчащий рожи на электрическом стуле Аль-Капоне и ухмыляющийся Чикатило, держащий в правой руке саквояж, а в левой — окровавленный нож. Внизу, под всем этим великолепием, маркером ядовито-зеленого цвета оформилась запись на французском, извещающая, что податель сего кошмара — человек достойный.
Андриан городов был не столько связистом из группы капитана Селедцова, сколько талантливым подающим надежды художником психоделистом, видевшим мир в багрово-красных тонах собственного воспаленного сознания. Капитан Малинин поэтому поводу говорил так:
— Чем хороши картины Андриана? Тем, что не раздражают с похмелья. Глядя на них чувствуешь, что как ни паршиво тебе, бывает и гораздо хуже.
Это была истинная правда. На картинах Городова нельзя было различить ни сторон горизонта, ни сторон изометрической проекции, в коей они традиционно исполнялись, ни материал используемого холста. Его труды представляли собой законченные композиции со всех ракурсов.
— Говеет, сволочь! — зло сказал Олег Палыч, — насколько я понял, это не Людовик. Что это за чучело?
— Людовик на охоте, — сообщило чучело, вкусно облизав пальцы.
"Если он захочет поздороваться за руку с нами", — подумал Мухин, — "я его кончу".
— Позвольте представиться! — продолжал человечек, — придворный шут — Жак.
У присутствующих отвалились челюсти.
— Гля-ка! — пробормотал подполковник, — по-нашему разговаривает!
— Десять лет в плену у князя Святослава, — кивнул Жак.
— Семьсот болтов за смену! — кивнул Мухин, — скажи-ка нам, дружище, когда прибудет их Величество?
— К вечеру! — ответил шут злобненько хихикая, — у этих дебилов жратва кончится, и они на ужин прискачут как миленькие! За десять лет знаменитый охотник Людовик лишь однажды подстрелил зверя из королевского арбалета, освященного самим Ромейским Владыкой. Зверь при детальном рассмотрении оказался собственной борзой короля. В придачу ко всему, охотники заблудились. Пришлось собачку скушать, дабы с голоду не опухнуть.
Морфема "твою мать" носилась в воздухе в сочетании с различными неопределенными артиклями.
слова от чистого сердца не упаковываются в благозвучные формы
— Тут есть одна идейка. Вернее, просьба. Местность вокруг нас и так является одной большой братской могилой, так что нельзя ли "мочить террористов" где-нибудь подальше? Я даже готов удовлетвориться меньшими урожаями.
— Не думал, Виктор Вячеславович, что вы такой моралист, — язвительно заметил Горошин.
— Я, Петр Петрович, полагаю, что вы работаете не на своем месте, — заметил Норвегов, — вы прекрасно бы смотрелись командиром небольшого отряда карателей, человек этак на триста.
— Мы — люди военные. Жестокость у нас в крови.
— Лично у меня в крови гемоглобин
— Очень приятно, Ваше Величество, что вы обо мне слышали!
— Слышал! — воскликнул Джонатан, — а знаете ли вы, сударь, — что я был наглецом номер один на территориях севернее Рома, а теперь боюсь, что являюсь только вторым!?!
Посол покраснел.
— Боюсь, Ваше Величество придает излишнее значение слухам. Мы — скромные послы Белой Руси не претендуем на нечто большее…
Человек, который стоит за ним — вот загадка. Жесткость без жестокости, гнев без злобы, вера в сердце без веры в душе!