серия: Роман Глушков - Меч в рукаве

[greyMEG]

Роман Глушков - Эксперт по уничтожению (Меч в рукаве – 2)
*********************************************************

Взгляды Мефодия на «индейский вопрос» были сформированы еще в школе под влиянием фильмов киностудии «ДЕФА» и немеркнущего образа куперовского Чингачгука, увековеченного на экране Гойко Митичем. Бегущий Бизон на корню разрушал подобные стереотипы, демонстрируя черты индейского характера, о которых не догадывались ни сценаристы «ДЕФА», ни легендарный Гойко Митич, ни, вероятно, сам Фенимор Купер.
Бегущий Бизон всегда и во всем стремился к совершенству, чего также требовал от подчиненных. Педантичность шайена проявлялась в каждой мелочи, от соблюдения дисциплины до манипуляций с мозгом подопытного исполнителя, который с момента старта Проекта стал центром смотрительского внимания. Не было случая, чтобы Бегущий Бизон удовлетворился результатом своей деятельности с первого раза, любая проделанная им работа пересматривалась и переделывалась неоднократно.
Однако курирующий Проект нынешний Глава Совета смотритель Гавриил никогда не ругал Бегущего Бизона за проволочки, поскольку был с ним единодушен — на кон поставлено слишком много, и права на ошибку никто из них, в том числе и Мефодий, не имел. В качестве примера былой недальновидности над Проектом «Самсон-2» маячила тень первого Проекта, завершившегося нелепой гибелью подопытного исполнителя и провалом всего мероприятия. Бегущий Бизон поклялся, что на этот раз неудачи не будет, а слово, данное индейцем вождю, сиречь Главе Совета, стоило многого. Правда, оплачивать его стоимость в основном приходилось Мефодию, причем оплачивать по полному списку: канистрами пролитого пота, незаживающими ушибами, растяжениями и вывихами. Бывало, что и кровью. Но самое неприятное — постоянно раздирающей мозг головной болью, настолько жуткой, что, когда она наконец отступала, хотелось плакать от облегчения.
Причиной головной боли были кардинальные преобразования, которые вносили в мозг исполнителя Бегущий Бизон и технический советник Проекта смотритель Сатана.
Мефодия немного утешали заверения в том, что вносимые изменения вполне обратимы. Также утешало непосредственное участие в Проекте смотрителя Сатаны, что на первый взгляд выглядело парадоксально. Однако, несмотря на жгучую ненависть Сатаны как к землекопам, так и к просвещенным исполнителям (к последним — в особенности), подопытному становилось спокойнее при мысли о том, что вся смотрительская самодеятельность контролируется лучшим — после покойного Хозяина, разумеется, — ученым на планете.
— Не бойся. Если увижу, что уже ничего невозможно исправить, то убью тебя быстро и безболезненно, — обнадежил исполнителя Сатана перед первым экспериментом.
Странно, но проверенного это и впрямь утешило.

— Спасибо, хоть голову не стали сверлить! — ворчал Мефодий, вернувшись к Кимберли после того, как по прихоти Бегущего Бизона проделал свою ежедневную дистанцию целых три раза подряд. — Бедняга Самсон, как же я его понимаю… Ты представляешь, однажды на тестах его заставили поймать триста лисиц! Триста! Как будто двадцати или пятидесяти было бы недостаточно!.. Не удивлюсь, если завтра наши живодеры отправят меня ловить пингвинов…
— Пингвины в Северном полушарии не живут, — напомнила Ким, смешивая Мефодию восстанавливающий коктейль, который был призван заменять ему плохо зарекомендовавшую себя установку для внутричерепных инъекций — самого экстренного средства восстановления сил.
— Вот я и говорю: сначала пошлют меня вплавь до Антарктиды, а потом заставят там ловить пингвинов голыми руками. А не уложусь в норматив, пошлют снова. Изверги! В особенности индеец!
— Вчера главным извергом был Мигель, — улыбнулась Ким, усаживаясь рядом с Мефодием на кровать. Словно опасаясь, что друг не удержит в дрожащих руках кружку, она собиралась напоить его.
— А они между собой договариваются! — пояснил Мефодий. — Уверен, у них даже график расписан, кому когда надлежит свирепеть, а кому добреть! Добрый наставник — злой наставник!..
— Пей и не зуди, — велела «сиделка». — Ты же доброволец, не забыл? Не нравится, можешь уйти в любой момент — никто не держит.
— М-м-м, — замычал Мефодий, поскольку зудеть ему мешал чуть ли не насильно вливаемый в горло коктейль. Пришлось сначала безропотно его выпить и только после этого возмутиться: — Я?! Уйти?! Чтобы эти мерзавцы всю оставшуюся жизнь меня доставали гнусными шутками — дескать, сдрейфил господин Ятаганов, а как на дело-то рвался!.. Вот назло им сдохну, но из Проекта не выйду. Они же только этого и хотят, видать, самим уже все надоело!

Мефодий с трудом разлепил глаза и посмотрел на окружающий мир словно через смотровую щель танка.
— Только не подходи к зеркалу! — предупредила его сидевшая у изголовья Ким. — А то увидишь там картину Пикассо и подумаешь, что рехнулся.
— Кажется, я провалил тест, — неуверенно произнес Мефодий, ощупывая собственное лицо.
Кимберли была права. Его лицо действительно напоминало портрет работы Пикассо периода кубизма: отбитые чуть ли не до квадратной формы уши, вздувшиеся щеки, глаза как прорези в рыцарском шлеме, несимметрично выпирающие вперед губы… Здорово досталось подопытному на орехи! А какие надежды возлагало руководство Проекта на прогресс боевого мастерства просвещенного исполнителя…
— Тогда проваливай свои тесты дальше! — усмехнулась Ким. — Если за каждый проваленный тест тебе будут дарить такие вкусности, думаю, вообще нет смысла работать с полной отдачей.
— Ты это о чем? — оживился Мефодий, приподнимаясь на локтях и принюхиваясь. Ему давно показалось, что в отсеке витает ностальгический аромат чего-то далекого и нереального. Аромат, принятый Мефодием за обонятельную галлюцинацию, — продукт воображения усталого и сотрясенного мозга.
Впрочем, то, что стояло сейчас на столе, было продуктом отнюдь не воображения, а вполне конкретного кулинара. Подопытный даже несколько раз моргнул глазами-щелочками, стараясь прогнать пришедшее из мимолетной мечты наваждение…
Большой, размерами с колесо мотороллера, торт занимал почти половину стола. Его шоколадные башенки, розочки и прочие декоративные детали отливали аппетитным блеском в тусклом освещении отсека. Ореховая крошка создавала иллюзию, что торт припорошен свежевыпавшим снежком. Мефодий скорее мог представить у себя на столе зажаренного на вертеле оленя, чем этакое чудо из чудес.
— Торт! — только и сумел произнести пораженный исполнитель. — Настоящий торт! Где ты его взяла?
— В кондитерской за углом купила! — съехидничала Ким, но потом пояснила: — От повара «комендантов» доставили. Сказали: подарок тебе от Главы Совета за успешное прохождение подготовительного периода. Только порекомендовали съесть быстрее, а то растает.
— Так он еще и из мороженого! — вконец ошалел от счастья подопытный и вскочил с кровати с несвойственной избитому страдальцу прытью.
— Еще просили передать, что тебе выделен двухдневный отдых, — добавила Кимберли. — Рекомендую отоспаться как следует.
— Отосплюсь, — заверил Мефодий, осторожно подкрадываясь к торту, словно тот мог спрыгнуть со стола и броситься наутек. — Ну что сидишь? Обходи с другого фланга и уничтожай, пока Гавриил не решил, что слишком добр ко мне, и не забрал его обратно!
— Да, тяжелый случай… Типичная паранойя, развившаяся в связи с перетренированностью и глубоким истощением, — сочувственно глядя на друга, вздохнула Ким, но инициативу его тем не менее поддержала.

— Почему же вы не свернули первый Проект, когда все пошло наперекосяк? — поинтересовался Мефодий. Беседа была сейчас для него наилучшим успокоением.
— Доброволец не пожелал, да и мы… — Гавриил осекся, словно у него, одного из самых развитых людей на планете, не нашлось оправдания. — Да и мы хотели узнать, чем все это закончится… Узнали! Сначала понадеялись на его идеальный организм. Потом выяснили, что тот с трудом поддается вмешательству, а нововведения, что уже внесены, — совершенно необратимы. У Самсона было два пути — либо выйти из Проекта и на всю жизнь остаться неполноценным исполнителем, практически инвалидом, либо идти вперед, к полной победе или полному поражению… А он был такой же, как ты, — упрямец из упрямцев.
— Ну, раз я до сих пор участвую в Проекте, — усмехнулся Мефодий, — выходит, что мое упрямство — это скорее добродетель, чем порок?
— В чем-то да, в чем-то нет, — туманно ответил Гавриил. — Как любит говорить смотритель Иошида: У всего на свете есть как минимум две стороны, и на любую из этих сторон можно смотреть с разных углов…

За свою короткую, но насыщенную событиями жизнь Мефодию уже приходилось говаривать: «Да, это дерьмо, в которое я сейчас вляпался, просто сущий ад!» Со временем пережитых критических ситуаций за плечами проверенного накопилось столько, что в конце концов стало невозможно определить, какой из виденных им «адов» самый сущий и отвратительный.

Сил у Мефодия после всех тестов оставалось мало; за дни непроизвольного буйства они иссякли вовсе. Обессилев и закончив терзать обивку изолятора, подопытный упал на пол и больше не поднимался, лишь часто вздрагивал будто при разряде электрического тока. Сознание Мефодия балансировало на грани бытия и небытия, периодически пересекая эту грань и каждый раз возвращаясь обратно. Жить не хотелось, но на смерть, как ни парадоксально, сил тоже не было.

Мефодий нутром чувствовал, что его посещение полигона 214, или так называемого Колизея, было тогда не последним. Подозрения подтвердились ровно через две недели после возвращения подопытного в строй, две недели, за которые он стер до кровавых мозолей пальцы рук, излазив все горы в окрестностях штаб-квартиры Совета. А троп в снегу он протоптал столько, что впору было какому-нибудь разведывательному спутнику заставить своих хозяев задуматься о таинственной активности гренландских эскимосов, бегающих кругами по леднику непонятно с какими целями. Но мировые разведки, к счастью, безлюдными голыми ландшафтами Гренландии не интересовались.

— Что ж, проверенный исполнитель Мефодий, мы рады приветствовать тебя на заключительном этапе тестирования твоих новых качеств, — произнес со смотровой площадки Гавриил.
— Заключительном? — не поверил собственным ушам Мефодий. — Меня же уверяли, что я увижу свою смерть прежде, чем эксперименты закончатся?
— На данный момент твой мозг работает на сто восемьдесят процентов мощнее, чем до участия в Проекте. Работает даже стабильнее, чем мы рассчитывали. Дальнейшие эксперименты, как все мы единогласно решили, пока нецелесообразны — головной мозг все-таки живая ткань, и за полгода опытов он успел подустать. А чрезмерная усталость ведет к регрессу, который ни нам, ни тебе не нужен. Однако кто тебе сказал, что ты не увидишь собственную смерть?
— Значит, все-таки увижу… — вздохнул Мефодий. — И когда?

Мефодию не составило проблемы следить за двумя пистолетными стволами одновременно, прогнозировать их движение и уклоняться, опережая каждый выстрел на долю секунды. Для стрелявших рефлезианец исполнял замысловатый танец — что-то похожее на шаманскую пляску, только в таком безумном темпе, которого не достигал еще ни один шаман даже после поедания двойной порции мухоморов. Пули оперативников изрешетили противоположную стену, разнесли несколько компьютеров, но цель не поразили.

На первый этаж «Ля Плейн Омбр» начинали подтягиваться не добитые рефлезианцем оперативники и охранники. Слезоточивый газ, который благодаря Степану заполонил собой весь главный коридор, быстро выветривался через проделанные разгневанными миротворцами дыры в стенах. Мотыльков, разумеется, не мог знать, разгневаны миротворцы на самом деле или нет, но догадывался: в спокойном состоянии рассудка разумные существа обычно выходят через имеющиеся двери, а не проламывают новые.

— Помнится, намедни ты говорил, что тебя сократили из аналитиков! — с ехидцей заметил полковник. Степан намек понял, но ничуть не оскорбился.
— Я, Василич, лично спланировал пять серьезных операций, и только одна из них провалилась, — ответил он. — И это, замечу, был не самый последний у нас в отделе результат. Так вот — мыслить в перспективе я еще не разучился, поэтому скажу: как бы ни был хитер шпион, ему всегда приходится приноравливаться к окружающей обстановке, которая и вносит поправки в его тактические планы. Планы нашего шпиона просты: уйти от преследования и спасти своего большеголового аспиранта. Аспирант у него как гиря на ноге, а с гирей не потанцуешь. Их задумка с машиной провалилась, поэтому он взялся импровизировать на ходу. Однако любая импровизация зависит от множества факторов — погода, время суток, характер местности. Отсюда вывод: пока шпион импровизирует, хороший контрразведчик обязан заранее знать, чем его импровизация закончится.
— Короче, угадать и написать ноты еще не сочиненной композитором мелодии, — закончил Мотыльков и задумчиво добавил: — Ну и башку же надо для этого иметь!
— Не башку, — усмехнулся Степан, чья голова была вполне нормального обхвата. — Скорее лоб из титанового сплава… — И пояснил: — Это чтобы при провале твоей детально разработанной операции хладнокровно снести упавшие на голову шишки… У меня, Василич, такого лба, к сожалению, не оказалось, когда пятая моя операция пошла коту под хвост. Разбор полетов надолго затянулся. Тут как раз сокращение. Кого в первую очередь сокращать?.. Правильно: того, кто недавно облажался.

— Ладно, некогда мне с тобой разговаривать — за мной наблюдают. Ты исполнитель, а потому твое дело исполнять, а не рассуждать. Короче: мое предложение — единственная для вас возможность выжить. Я выпускаю тебя на свободу, ты через семь дней устраиваешь мне встречу со смотрителем Гавриилом. Я буду ждать его ровно полдня в районе большого железного моста через реку. Описывать подробности моего плана я собираюсь лишь ему.
— А чем оправдаешь мой побег? — Мефодия перспектива возвращения к своим немного пугала, и в первую очередь потому, что мало походила на правду. Правда для смотрителей состояла в следующем: акселерат угодил к юпитерианцам, а от них не возвращаются. Доберись Мефодий до смотрителей, и они сразу заподозрят неладное, вполне возможно, что даже не будут проверять исполнителя на вшивость и в связи со сложной обстановкой возьмут и ликвидируют потенциальную угрозу без разговоров.
— Оправдаюсь легко, — пояснил Сагадей. — Подопытное вечноматериальное существо не перенесло серию тяжелых экспериментов и перестало существовать, в результате чего пришлось от него избавиться.
— А тело? Тело предъявить не попросят?
Сагадей отвел взгляд и, явно испытывая неловкость, проговорил:
— Раньше же не просили…

Запасов продовольствия нам должно хватить до весны, однако не потому, что продуктов в избытке, а потому, что многие из нас до весны не дотянут.

Непонятно, кто обрадовался неожиданной встрече больше — Мефодий или его друзья, поскольку для первого они свалились как кирпич на голову, а вторых появление давно всеми похороненного акселерата было равноценно падению на голову бетонной плиты.

Никто из обитателей подлунного мира не застрахован практически ни от чего, разве что только от бессмертия.

— Враг уже на подходе! Что ж, раз он так любит кичиться своим совершенством — докажем ему, что это ложь. Смерти нет, а вечности мы не страшимся! За дело!

Орда безумно вопящих Сатиров (в кои-то веки Мефодий понял, что на самом следует определять размытым количественным термином «орда») неслась по Староболотинску подобно тому, как совсем недавно по городу бежали исполнители, вот только легкости и изящности исполнительского бега у Сатиров не наблюдалось в помине. Они мчались вперед словно разогнанные асфальтоукладочные катки, поэтому небольшие препятствия — столбы, автомобили, киоски — они предпочитали не перепрыгивать, а попросту крушить и стирать с лица земли. Вопли Сатиров сливались в единый боевой клич, который своей душераздирающей пронзительностью невольно вызывал на коже людей даже не мурашки, а натуральную дрожь. Вооружены Сатиры были далеко не все — видимо, у небожителей глобальная оружейная реформа так же невозможна в кратчайшие сроки, как и у землян.

За Мигеля переживать особо не приходилось — мастер предавался работе с таким упоением, что его примером можно было воодушевить батальон упавших духом исполнителей. Естественно, что темп боя мастера был ниже, чем у акселерата, и потому Мигель далеко от группы не удалялся, но так же, как и Мефодий, успевал позаботиться и о себе, и о ближнем. Посредством своих изогнутых клинков, напоминавших арабские сабли, Мигель преподавал Сатирам науку грамотного применения оружия в конкретной боевой ситуации. Правда, обученные Сатиры хранили переданный им опыт в своих узколобых головах недолго — ровно столько, сколько горели их порубленные мастером тела.

Собрать акселератов в группу оказалось куда сложнее, чем представлялось. Обращенный в руины Центральный район города теперь представлял собой сплошные лабиринты. Хотя Мефодий помнил, на какой улице кто из акселератов должен был находиться, сведения эти уже устарели. Улиц как таковых в Центральном районе больше не существовало, и местонахождение, к примеру, той же улицы Маршала Толбухина можно было определить лишь приблизительно — по руинам знакомых зданий.
Ввиду того, что в свое время обком партии строился на веки вечные — то есть с усердием египетских пирамидостроителей, — консерватория относилась к наименее пострадавшим строениям центра. К ним же относились здание Сбербанка — натуральный гигантский дот, построенный еще при Сталине, цирк, купол которого гравиудары обтекали, не повреждая, центральные бани (по совершенно таинственной причине) и множество малоэтажных строений, уже имеющих право претендовать на звание местных высоток.

Инстинкт самосохранения был единственной неподвластной Мефодию функцией организма. Инстинкт жил в исполнителе независимой жизнью, приходя на помощь по своему усмотрению, но всегда вовремя. Ему было абсолютно все равно, кем считает себя акселерат — живым, мертвым или пока не определившимся. Инстинкт самосохранения был радикален как никакой другой из инстинктов и всегда выбирал в пользу жизни. Не существовало таких доводов, какие могли бы убедить его в обратном и отступиться.

— А не кажется ли вам, смотритель Гавриил, что в последнее время вы стали слишком много на себя брать? — с нескрываемым раздражением — он попросту не умел его скрывать — поинтересовался Сатана у Главы Совета. Вместе с остальными смотрителями он наблюдал, как окружающая планету непроглядная пелена рассеивается, вновь открывая звезды. — Вдобавок ко всему вы уничтожили Усилитель и вступили в доверительные отношения с Кроносом! Я возмущен и собираюсь поднять вопрос о вашем недостойном поведении на ближайшем заседании Совета!
— Как вам будет угодно, смотритель Сатана, — устало ответил Гавриил. — Можете даже поставить на голосование вопрос о моей отставке. Обещаю, что в этом случае уйду с поста, даже не дожидаясь результата голосования.
— Об отставке?! — подпрыгнул от возмущения Сатана. — Ну уж нет — никакой вам отставки! Так легко не отделаетесь! Вы только что изменили привычный порядок вещей и хотите, чтобы мы расхлебывали это безобразие без вас? Не будет вам отставки! И не помышляйте!..